Глава 4

В лесу раздавался топор дровосека…

Ну и пусть раздается. Меня это мало волнует. Ибо, я сегодня – кашевар. Скорее – чайханщик, так правильнее, пожалуй, будет. Время обеденное и на обед, как обычно луковая похлебка и чай. Много густого, соленого чая. Хорошо хоть за луком далеко ходить не надо: поднялся в гору до первой полянки – и копай себе хоть мешок!

Наш костер горит на берегу неширокой спокойной протоки. Основное русло Балыктык-хема за галечным осередком. Там, с неумолчным шумом обтекая огромные валуны, катит вниз, к Енисею, река.

А парни невдалеке рубят лес. Не дрова, нет! Валят сухие деревья. На «военном» совете было решено сплавляться. Благо Балыктык-хем уже порядочной глубины (делать переправы все же приходится. То с левого берега, то с правого скалы обрываются в реку – не пройдешь!). На перекатах вода – по колено. Холодная, между прочим, вода! А по утрам на берегах – ледяные забереги. Да и снеговая линия в горах с каждым днем ниже. Правда, мы тоже ежедневно сбрасываем высоту, но долго ли такое соревнование продлится? И кто в нем победит? Сангилен, у которого в запасе время – вся зима, или наша четверка, в страшном цейтноте, без продуктов. Мне кажется шансов у нагорья Сангилен больше, гораздо больше! На чью сторону Бог, или Судьба, кинет кости?

Какого черта размышлять на эту тему? Все равно ничего не изменишь. Остается только шагать и шагать вперед и (теперь) вниз. Назад уже не повернешь: перевал укрыт снегом, да и продукты кончаются. Там, под перевалом и сдохнем от голода и холода. На одних орешках, да чернике – зиму не протянешь! В 1942 году Журавлев, Кошурников, Стофато (изыскатели - проектировщики железной дороги Абакан–Тайшет) осенью (точнее уже в начале зимы) не дошли до «жилухи». Замерзли! Погибли, не дойдя тридцать километров до деревни. Так и отыскали их замерзших в палатке. А нам топать больше сотни! И нас ждет та же участь?

Брось каркать раньше времени. У нас есть еще время! Есть командир. Упорный командир. Ружье в конце концов! Прорвемся! Вырвемся из смертельных объятий нагорья Сангилен!

И вообще, к чему такие панические мысли? Скоро и обед готов будет. Потом притащим деревья, свяжем плот и за пару дней одолеем, пролетим эту сотню километров.

Неожиданно пришло решение побаловать «плотовых работничков». Извлек из НЗ муку, насыпал немного в большую кружку, добавил воды, посолил, тщательно перемешал. Получилась жидкое тесто. В самый раз для блинов! Конечно, надо бы разбить туда яйцо, длобавить еще что-то там такое (молоко? Ха-ха-ха!) – но… отсутствие наличия. А на нет и суда нет. Сойдет и так. Калории есть и ладно. Хотя какие могут быть калории в ста граммах муки? Чем черт не шутит – может и есть!

– Парни! Э-ге-гей! Обеда-а-ать!

Услышали! Стук топора прекратился. Слышны шаги идущих парней. И не просто шаги: треск, ругань, крики: «Эй, ухнем!» А!!! Понятно! Тянут веревками бревно для плота. Притащили, сбросили в воду. Брызги, испуганной стайкой разлетелись по сторонам, и бревно, наполовину погрузившись в воду, застыло у берега.

– Быстрее обедать и за работу. Там еще три бревна свалены. Потом перетащим. Должно хватить, – в голосе Гутова сомнение.

– Командир! Ты что салик делаешь? Это на четыре морды и четверть тонны груза, – четыре бревнышка? – возмутился я. – Больше надо. Штук шесть-семь. Или бревна большие, в обхвата два каждое…

– Где возьмешь? Надо сухие? Так?

– Так…

– Нет в окружающей тайге таких громадин. Да и до берега мы их не притянем. Тайга все-таки, не дачный лесок. Это едва волоком приперли!

– Да и пила же у нас же отсутствует, – включился Савин, – А топориком много не намашешься. Сойдет и так.

– Ладно, разбирайте ложки – обедать. Я вам за тяжелую работу к чаю блины испеку.

– Ух, ты! Вот здорово! Ну, молодчина Боб, – восхитились ребята.

Пока они доедали супчик, я на углях нагрел алюминиевую чашку (сковороды у нас нет) и налил в неё тесто. Через минуту по поляне пополз такой чарующий аромат, что и у меня непроизвольно потекли слюнки.

– Готово. Боб, снимай, – Савин подставил под блин обе ладони.

– Секунду потерпи... Сейчас, другой бочок… прожарится… До… хрустящей корочки… Пора!

– Не переворачивается, сволочь! Прилип, что банный лист к ж…! – Пытаюсь поддеть блин ложкой под основание… бесполезно! Чашка словно клеем смазана. В уголке собирается ком горячего теста, вперемежку с лафтаками желто-коричневой корочки. Эх! Делать нечего:

– Бери, Гутов. Твоя пайка.

– Первый блин всегда комом, – высказался Юрий.

И второй… и третий… и десятый – все равно комом!

– Охотник! Хоть бы гнездо нашел, яйца бы в тесто кинули!

– Плохому кашевару всегда яйца мешают. Во-вторых, какой дурак зимой птенцов выводить будет?

А ведь, действительно, никто. Разве что клест? А где оно, его гнездо? Да и как определишь, что это именно клест? Лазить на каждое дерево? Обойдемся!

Юрий ел блины, как голодный пес, откусывая большими кусками и проглатывал не пережевывая. Только с набитым ртом мычал, шевеля длинными усами и постанывая от удовольствия. Коренев (интеллигент как-никак) разложил блинные шары в чашке и, отрезая ложкой куски размеренно подносил их ко рту, дул остужая, тщательно разжевывал и проглатывал, получая от еды не радость и удовлетворение, а калории. Гутов же – зековская привычка – отщипывал горячие кусочки теста, долго держал каждый под языком, задумчиво прикрыв глаза.

Но, все хорошее кончается – кончились и блины, только Гутов продолжал смаковать. Савин, мигом проглотивший свои блины, поглядывал на пару «катышей» в командирской чашке:

– А чё? Нормально! Жить можно… – изрек он только для того, чтобы не так заметна была зависть во взгляде.

Коренев застенчиво отвернулся:

– Прекрасно! Молодец, Боб. Праздник…

Едва перекурив после обеда, группа принялась за работу. Через пару часов все бревна были волоком притащены на берег протоки.

Пока вязали плот, намокли по самые… о-го-го! Ну да, ничего – нам не привыкать! Хорошо еще не пришлось «рубить пазы», для скрепления бревен пиллерсами. (Или бимсами? Как правильно? Наверное, лучше пиллерсами. Бимсы на флоте – столбы поддерживающие палубу. А таковой на нашем дредноуте что-то не просматривается).

Как рояль в кустах, в нужный момент, в моем рюкзаке «случайно» оказался стальной тросик. С десяток метров. Таким тросом и вагами плот вяжется элементарно просто! Наши студенты, даже просили объяснить технологию. Они что, по выходным не сплавлялись по Мане? Ну, дикари! Австралопитеки!.. Да в Красноярске нет ни одного уважающего себя молодого человека, хотя бы раз не проплывшего по «самой многолюдной реке России»! Так что в любом походе (даже зимой?!) тросик в рюкзаке у меня валяется. Места занимает немного, а вдруг да и пригодится? Как сейчас, на этом самом Хеме. Плот с ним получается жестким, монолитным. Не сравнишь с шатким сооружением, связанным веревками или скобами.

В узенькой протоке, напротив костровища (сам костер уже залит водой) причаленный веревкой за ель, слегка покачивается готовый к отплытию плот, наша надежда, наше спасение!

На палубе сложены «храпотья»; причем, мешочек с продуктами занимает почти незаметное невооруженным глазом место. По приказу полководца накрываем вещи палаткой и прочно привязываем веревкой.

Весла, конечно же, отсутствуют. Не вырубать же их топориком – времени уйдет уйма. Я предлагаю:

– Парни, двое рулевых берут в руки по «исторической» доске – и вперед!

– Озверел? – зло глянул на меня Борис. Геннадий Коренев только окинул меня презрительным взглядом и заткнул доски глубоко под вещи. В самую середину кучи. Ха! Он бы эти доски и ночью держал за пазухой – жаль не поместятся!

Ну, не хотят и не надо. Я сходил в ближайший лесок, вырубил пару приличных шестов.

– Экипаж, на борт! – скомандовал Гутов. Даже на воде не сложил с себя командирские полномочия. Мог бы, на время сплава, и передать командование кому-нибудь! Кто поопытнее… Мне, например… Командир хренов…

– Борька. Ох, не поднимет посудина всех. Утонет к чертовой матери!

– С чего взял? Поднимет…

– Надо бы еще бревен.

– Не ссы! Прорвемся! На борт!

Ну на борт, так на борт. Гутов с Кореневым устраиваются на носу корабля. Хотя, как определить, где у него нос, а где корма. Чисто теоретически носом можно считать ту сторону бревенчатого прямоугольника, что смотрит на выход из протоки (и где расположился командир).

Мы с Юрием отвязываем причальную веревку, отталкиваем плот и, чтобы лишний раз не мочить ног, запрыгиваем на него.

Сплав по Балыктык-хему начался!

Хрен-то! Вместо того, чтобы величаво с развевающимся флагом (Савин воткнул-таки в середину вещей палку со своим черным носком) плыть к выходу из протоки, задняя часть плота (корма по - научному) под нашим весом медленно скрывается под воду и опускается на дно. Плот остановился! Парадокс: командир с интеллигентом на плаву (то есть носовая часть нашего корабля плавает), а корма «села» на каменистое дно. Черт побери! Вода вновь заливается в обувь!

– О, блядь! Папирусная лодка бога Ра! – восклицает Савин и спрыгивает в воду. Я следую его примеру. Говорил же – бревен надо больше! Не послушались. Ешьте теперь! Уменьшившись на наш с Савиным вес, корма величаво выползает из реки. Вода ручьями скатывается с бревен и вещей. Еще не отплыли, а «храпотья» уже побывали в воде.

– Парни! Доски зальет! – кричит Геннадий.

– Ни хрена с ними не случится, – Савин по колено в воде толкает плот. – они в самом центре, туда вода не проникнет.

Глубже, глубже… Запрыгиваем вновь. Та же картина: опять корма на мели, мы с Савиным в воде, нос нацелился в небо рублеными бревнами!

–Боб! На хера закармливал? Тяжелыми мы с тобой стали…

– Вы двое идите по бережку, – принимает, наконец, решение Гутов. – Гешка – дуй на корму. Вдвоем поплывем!

Ага, они, значит, будут на плоту отдыхать, любоваться проплывающей природой, получать адреналин на шиверах и порогах, а мы, как проклятые опять по тайге, буреломам, завалам? По грязи, камням, ледяным переправам? А что делать, если каравелла не выдерживает четырех спелеологов? Не строить же новую? И что так разволновался? Садись сам, если хочешь. Подменяй Гешку… Не хочется? То-то! Струсил? Очко заиграло?

– Парни. Сегодня уж проплывем на этом плоту, посмотрим как он себя поведет. А если что построим завтра новый. Помощнее. Увидим сухой лес – причалим! Такой часто попадается. После пожара или гусеницы.

Это уже приказ. Коренев переходит на корму, мы с Юрием выталкиваем плот из протоки на быстрое течение Балыктык-хема!

Выходим на берег. Переобуться и выжать носки – минутное дело, но за это время наш корабль уже скрывается за поворотом. От места нашей стоянки есть какое-то подобие тропы. Быстро, чтобы не отстать от ребят, мчимся по лесу. Приходится то и дело отводить бьющие по глазам ветви, пригибать ногами выросшие прямо на тропе молодые деревца, перескакивать болотца… Но догнать наших сплавщиков – нечего и мечтать! Иногда тропа выскакивает на берег реки. Оглядываем плес насколько хватает взгляда – не видно ни корабля, ни команды. Пес бы побрал все! Куда они подевались? Может, мы уже проскочили, и сейчас будем бежать и бежать вниз, а парни еще за первым поворотом плывут? Где встретимся? Где пересекутся наши пути?

– Э-ге-гей! Парни!

Лишь гулкое эхо, да шум воды, перекатывающейся через громадные валуны в русле.

– Эй! Мужики! – прислушались. Тишина. Молчание.

– Побежали вперед. Думаю – они впереди. Течение быстрее наших ног.

И снова лес, тропа, валежины. Когда все это кончится? Скорей бы увидеть парней. Неуютно как-то без них. Тоскливо. Как они там, на плоту? То что у нас нет ни крошки съестного – об этом даже не думается. Одна мысль – как плот? Как река? Все-таки горная река – не какой-нибудь там тихий Дон, или могучая Волга. Перекаты, шиверы, камни в русле! А если порог за ближайшим поворотом? Как на хилом сооружении «делать» его? Что, вверх килем и – пузыри пускать?

Река где-то слева от нас. За сплошным лесом её не видно и не слышно.

– Э-ге-гей!

– Чего орешь? Не услышат. Побежали. Впереди, вроде, просвет. Там к реке выйдем – покричим!

Лес отступил от реки. Выбегаем на широкую поляну, сходу перескакиваем ручей, впадающий в реку:

– Э-ге-гей! Парни!

– А-о-у-у! – мычащий ответ из реки. Кто кричит? Где? Не видно.

Что такое? Господи! Черт побери! Как такое могло случиться? Срочно что-то делать? Быстро! Быстрее, пока живы!