Глава 10

Пологий травянистый склон плавно опускался к Эрзину. Странно, правый берег сплошь заполонен дремучей труднопроходимой тайгой, а левый – трава, скалы, да лишь кое-где небольшие кусты. Наша четверка только спустилась от скального прижима в широкую долину. Следующий скальный выступ виднелся в полукилометре.

– Что это? – Коренев махнул рукой вперед.

В начале долины у самого курумника виднелась большая темно-коричневая масса. Она, словно пчелиный рой, то разрасталась, становясь огромной и даже занимала часть каменной осыпи, то вдруг уменьшалась, становясь плотной. Но это были, конечно же, не пчелы. Она, эта масса, не летала, а шевелилась, клубилась на земле, в основании долины.

Гутов приложил к глазам бинокль:

– Братцы – кони! Цельный табун! Штук, наверное, двести-триста.

– Кони? Откуда? – засомневался Геннадий.

– Помнишь, Николай рассказывал, Нарынский совхоз ранней весной, еще по льду, загоняют молодняк в такую долину, и он до осени жирует. Даже охранять и пасти не надо.

(Ну, что мог помнить Генка, когда он, напившись соленого чая, откровенно посапывал привалившись к остову юрты.)

– А не сбежит?

– Куда он денется… – Борис обвел взглядом горизонт. – Скалы кругом. А по первому льду перегонят на зимовку или под нож.

Гутов берет направление на серые скалы левее табуна. Группа медленно плетется по долине, раздвигая ногами высокую, начинающую желтеть траву.

Лошади же, по всей вероятности, обратили внимание на нашу маленькую группу – собрались в плотный табун. Даже отсюда видно, как они встревожены, волнуются. Быстро, выстроившись клином, как тевтонские рыцари в наступлении, галопом понеслись наперерез нам.

Все ближе, ближе, быстрее… Уже можно различить отдельных особей. Лоснятся тугие бока, перекатываются мышцы, хвосты вытянулись в струну и вроде даже застыли в таком положении. Цокота копыт не слышно. Только низкий вибрирующий гул, да легкая пыль над ними.

Впереди, на самом острие лошадиной атаки, несомненный лидер – белая лошадь! Совершенно белая! Может у нее и есть пятна (или яблоки, как их еще называют), но в таком бешеном галопе различить их невозможно. Да и какая, на фиг, разница? Есть пятна, нет?

Господи! Они ж прямиком на нас прут!!! Сомнут, растащат по траве, как катком расплющат!!! Сотрут, к чертовой матери! Это вам не арабские или ахалтекинские скакуны – скорее всего дикие ломовики. Прямо на нас летит злая буденовская лава. В мозгу свербит: гражданская война, кавалерийская атака! Каково было солдату, когда на него мчит такая масса! Дрожит и гудит земля. Без криков, без ура, без стрельбы. Молча и неотвратимо. Страшно. Ужас!

Кони все ближе!!! Оскаленные морды, пена изо рта, дикие, обезумевшие глаза! Успеваю замечать (мамочка, как долго тянутся секунды!) – белая лишь одна – та, которая лидер, остальные разномастные: вороные, буланые, пегие, даже чалые и саврасые. Откуда вдруг в башке прорезалось такое название? Да и саврасый – это черный? Или серый? Да и какая на фиг разница?

Сердце рвется из груди, ужас сковал друзей. Экспедиция оцепенела!

Бежать! Бежать назад, быстрей! Под спасительные скалы прижима! – но тут же отрезвляющая мысль. – Куда? Пока поворачиваемся, эта страшная, смертоносная масса сметет нас, как травинку! Сметет и не заметит. Превратит в молекулы. Маленькие красные молекулы!

Но, душа просит, умоляет, требует: «Назад! А, ну как успеем?»

Экспедиция сбилась кучкой. Все! Все, без исключения, с испугом смотрят на мчащийся прямо на нас многотонный клин! Впереди все та же лошадь. Нет! Лошадь уже не различается – буйная снежная масса, раздувающиеся, с хрипом выпускающие воздух, ноздри, черные с красными прожилками бездушные глаза.

Лошадь? Стало быть кобыла? А почему лошадь? С чего взял? Может конь! Скакун! Мужик должен быть заводилой… А какая разница – конь, кобыла? Не один хер, под чьими ногами погибать? Ну, под копытами стремительного рысака, вроде, не так обидно… Правда, кобыла! Под вздрагивающим в такт скачке животом не видно «мужских достоинств».

Юрий Савин, перепуганный, пожалуй, не меньше командира, судорожно придавил ружьё к плечу, водит им по сторонам, словно, выискивая цель в злом табуне и, в то же время, не решается нажать на курок. Да и будет ли польза от выстрела? Разве эту махину остановит удар дроби? Фигня! И не заметят!

Гутов положил руку на ствол:

– Не стреляй! Успокойся… – сказал почти шепотом, но Юрий услышал командира. Однако, ружья не опустил.

Кони все ближе. Вот они уже почти рядом! Все! Сейчас сомнут!

Неожиданно, белая лошадь всем скаку поворачивает влево, в бешеном наклоне проносится рядом с нами. Пыль, мелкие камешки, трава из-под черных копыт летит нам в лицо! Следом за ней весь табун, словно на съемках кинофильма о гражданской войне, пролетел в метре от группы, обдавая пылью, землей, камнями, густым, терпким запахом конского пота. Последний конь едва не зацепил копытом стоящего первым Гутова, так что тот невольно отпрянул назад, выбив ружье из рук Савина.

– Ни хрена себе! О, цэ – кавалерийская атака! О, цэ – лава на нас перла. Аж, ружье упало. А ну как бы бабахнуло?! – Савин наклонился за оружием. Ребята стоят ошеломленные, покрытые пылью (оказывается трава не была такой уж густой, как казалось издалека и кони в скачке выбивали копытами землю).

Шок от нападения еще не прошел. Ребята не знают на что решиться. Да, собственно, вариант один – вернуться под спасительный прижим, подняться по нему до хребта, и там, по скалам и осыпям пересечь долину до следующего прижима, где кони уже не смогут их достать.

– Как же этих зверей осенью сгоняют на мясокомбинат? Их пушкой не прошибешь!

– Бичами, вероятно. Куда пойдем, командир?

Не отвечая, Гутов подкинул рюкзак, устроил его поудобнее на плечах, и двинулся не к спасительным скалам, а прямо по долине к виднеющемуся вдалеке прижиму.

– Борька, ты чего? – пытался остановить его Мартюшев, – пойдем в обход. Своя жизнь дороже.

– Нет у нас времени. Скоро зима, а мы еще не перевалили нагорье…

– Успеется…

– Трусишь?

Считать себя трусом никто не желает, и группа, гуськом вслед за командиром, стала пересекать долину. Табун, сделав широкий полукруг, остановился в отдалении, и спокойные кони принялись равнодушно щипать траву. Словно и не они минуту назад едва не смели спелеологов! Словно кто-то другой, нет! не этот (такой мирный, спокойный и доброжелательный) табун всесокрушающей лавой с безумными глазами летел на парней. Спокойно пасущиеся лошади как бы говорили: «Вы что? Разве такие хорошие, игривые кони могут напасть на человека? Нет, это не мы! Это, вероятно, были иные кони! Может какой другой табун?

Но, едва группа прошла сотню метров, табун вновь забеспокоился. Минуту назад спокойно щипавшие траву кони начали поднимать головы, ржать, сновать по табуну, как бы, перестраиваясь. И опять, как в прошлый раз, на ходу выстроившись смертоносным клином в дикой скачке полетели на парней! Снова тяжелый топот и гул земли, дикий храп и летящая клочьями пена, оскаленные зубы и обезумевшие глаза. И вновь во главе лавы белоснежная кобыла!

Парни еще раз сгрудились за командиром. Снова страх, ужас обуял группу: «Дураки, вверх надо было, вверх по скалам! Хрен бы они там достали». Как и в предыдущей скачке, белая кобыла, не долетев нескольких метров, резко ушла в сторону. А за ней и весь табун.

Теперь уже, назло одичавшим коням, Гутов, упрямо, настырно двинулся вперед.

Хрен вы нас остановите! Пройдем, все равно пройдем так, как считаем нужным!

Через несколько часов экспедиция пересекла «лошадиную» долину. Дикий табун еще два раза пытался стремительной атакой остановить спелеологов, но, в конце-концов, «конская опупея» закончилась благополучно. И для ребят и для коней!