Глава 3

По нашим подсчетам, сегодня мы прошли уже километров пятнадцать. Тропы второй день уже нет, так редкие короткие звериные тропки, на которых приходится постоянно пригибаться или вообще становиться на колени, пролезая под нависающими ветвями. Да что тут зверье все такое низкое? Могли бы и повыше сучья обломать, должны же понять, что при моем росте, да тяжеленном рюкзаке идти «гусиным» шагом, ну никак нельзя. Можно было бы, конечно, подняться выше, до подножия хребта, выйти из зоны леса и передвигаться в поясе альпийских лугов, но тогда наш маршрут удлинился бы, как минимум раза в два-три, и, самое главное, выходы скальных пород третичного известняка (в котором больше всего любят зарождаться пещеры) наблюдаются только здесь, по долине Эрзина. А пещеры, ради которых мы и отправились в экспедицию, надо искать только в скалах. Но, пока, серьезных пещер нам еще не попадалось, хотя мы, применяя скальные крючья, карабины, веревки, тросиковые лестницы, облазили и обследовали несколько береговых утесов.

Но, теперь придется лезть в гору. В бинокль видно как высоко-высоко в небе, наш хребет вытягивается большой темно-серой скалой. Под ней, почти до зоны леса, каменистая осыпь-курумник. Правильно, это и есть место, о котором «рассказывал» Николай. И там, над самым курумником, должна быть пещера.

– Парни, оставляем рюкзаки под елкой, и налегке наверх. Только захватим снаряжение: веревки, лестницы, каски, фонари… – вымолвил Гутов.

– Это не просто елка, а Тянь-Шаньская ель, – уточнил Геннадий.

– С какой стати? – Полез в спор Савин. – Обычная ель. Как и везде в Сибири. Ничего особенного я в ней не вижу. Их сотни кругом.

– Как не видишь? А посмотри, иголки более светлые, даже слегка голубоватые.

– Ерунда! От зимних холодов поседели… – сморозил Юрий и стал набирать в карманы патроны.

– Ты ружье-то оставь. Каску возьми. В пещеру идем, а не на охоту.

– Одно другому не помешает.

Быстро прошли широкую речную долину. По пути встретили небольшое болотце, которое пришлось обходить. Вышли из зоны леса на покрытое полынью и колючкой взгорье. И вот она – осыпь из огромного цирка под нависающей скалой.

Хорошо идется, легко. Без рюкзаков-то. Ноги сами, без усилий перескакивают по огромным валунам курумника.

– Как горные козлы скачете, – пошутил Савин.

– А ты? Шутник, твою мать! Осторожней – не сломай ногу. Никто тебя тащить на себе не собирается. Здесь и бросим на съедение волкам.

– А здесь волков не бывает…

– Кто ж тогда полночи выл, спать не давал?

– Да ты что? Я не слышал!

А как он услышит, если, едва втиснется в спальник, начинает храпеть? И храпит без перерыва до самого подъема!

Чем выше, камни осыпи становятся мельче, и вот уже под ногами заскрипела щебенка, ноги в которую погружаются по щиколотку. И, что самое противное, вместе с ней каменным ручейком съезжают вниз. Сделаешь вот так два-три шага, а поднимешься едва ли на один. Но, тем не менее, отряд все же идет все выше и выше.

О-го-го! Уже видно входное отверстие пещеры. Надо взять немного левее. Наискосок пересекаем последние метры курумника, и… вот она!

В основании светло-серой стены, которая с соседними скальными вершинами образует громадный цирк, вытянувшийся с запада на восток примерно на 2 километра, входной грот. Высотой метра полтора при ширине в одиннадцать метров. Колоссально! Что-то там? Внутри?

Не передохнув от подъема по осыпи, команда торопливо надевает комбинезоны, покрытые коричневыми пятнами высохшей пещерной глины, на голову каски с налобным фонарем и… Гутов первым скрывается в гроте. Оттуда еще слышно шуршание одежды по стенам, скрип ботинок, щелчок тумблера и крик:

– Парни, поперла дальше…

В переводе на простой, общенародный язык, это означает, что пещера имеет продолжение. Может и действительно нам удалось поймать за хвост удачу? И мы нашли самую глубокую пещеру? Глубже чем Пьер-Сен-Мартен? И наши имена навечно включат в списки первооткрывателей?

Торопливо застегиваю последние пуговицы комбинезона. Каску на голову. Застегнуть ремешок уже не хватает терпения. Моток альпинистской веревки на плечо, клубок тросиковой лестницы в руку, щелчок тумблера, и… Я в пещере! После солнечного света не видно ничего, даже непонятно, горит ли фонарь на каске? Знакомое ощущение. Ничего, через несколько минут глаза адаптируются и будет все нормально. В пещере темно, лишь рассеянный свет от входного отверстия обозначает серые стены, потолок, покрытый щебенкой пол. В овальном входе одна за другой возникают силуэты Савина (из-за своего роста, он входит согнувшись почти пополам) и Коренева.

Нашего командира в зале уже нет. Видимо нашел продолжение.

После улицы в пещере прохладно, но сухо. На полу лежат огромные каменные глыбы, вероятно обвалившиеся с потолка. Обходя их, движемся внутрь. Справа и слева стены сближаются, замыкая грот, но есть вертикальная щель, в которую свободно пройдет человек. Видимо туда и ускакал наш предводитель. Что ж, пойдем за ним. Извилистый ход буквально загроможден свалившимися глыбами. Через десяток метров ход вываливается во второй грот. Посередине его на камне сидит Борис:

– Что долго копаетесь?

– Одевались… Есть продолжение?

– Конечно. Пошли…

Уличный свет уже не проникает сюда, во второй грот. И только четыре луча налобных фонарей освещают мрачные коричневатые стены.

Вроде пещера и большая, но у меня нет внутреннего ощущения огромной пустоты, мощи. Интуиция подсказывает, что рекорда нет, и не будет. Не будет огромных гротов, где луч фонаря не достигает потолка и противоположных стен, не будет пугающих мраком стометровых отвесов, из которых тянет ужасом и счастьем неизвестности. Не будет страшных водопадов, по которым придется спускаться (а потом и подниматься) по мокрой скользкой веревке. Не появится отчаянная жуть при мысли, что у тебя над головой нависает миллионнотонной тяжестью монолит камня. Что над тобой десятки, сотни, тысячи метров тяжелого, мрачного, тупого известняка.

Интуиция? Причем здесь интуиция? Кажется, я понял, почему пещера не сможет быть рекордной! Воздух! Застоявшийся, сухой воздух! Каждая, уважающая себя пещера дышит. Дышит, как человек. Вдох, выдох… Вдох…Только цикл не как у человека – три вдоха в секунду, а в сутки (ночь-день) или в полгода (зима-лето).) И когда лицом ощущаешь небольшую тягу воздуха, в пещере, обязательно чувствуется сырость глубин, разница температур. Чувствуется объем пещеры. Здесь ничего этого нет. Вся радость первооткрывателя испарилась, улетучилась. Обычные серые стены, вон на них даже видны пожелтевшие от старости натеки, драпировки, сталагмитовая башенка и даже сталагнат в центре зала.

Не-ве-зу-ха! Чтоб мне было пусто! Я оказался прав! Горизонтальная пещера оказалась длиной 105 метров, с пятью не очень большими гротами и ходами, с глыбовыми завалами между ними. Менее полчаса понадобилось нашей группе, чтобы, с рулеткой и компасом, сделать план пещеры, протянуть абрис, нарисовать поперечные разрезы. Все! Больше в ней делать нечего.

Все также светит солнце, далеко внизу блестит Эрзин, теряются в дымке горы за рекой Морен, угадывается далеко на горизонте вершина Коч-Суур. По-моему, она уже в Монголии. На душе противно, словно сама природа наплевала туда.

– Что приуныли? – Гутов с надеждой оглядывает нависающую над головой скалу. – Не последняя. Будут еще пещеры. И мы найдем свою! Глубочайшую!

Все подавленно молчат. Проходим вдоль подножия скального массива, заглядывая в каждую щелку, каждое отверстие, понор. А вдруг…Бесполезно. Монолит. Если и есть отверстия в скале, так такие, что в них пролезет разве что мышь, пищуха или землеройка, но никак не человек. Придется возвращаться. К реке… к рюкзакам…

С разбегу прыгаю в мелко-щебенистую осыпь, и небольшой островок её, метра полтора длины, неторопливо поехал вниз (и я вместе с ним). Остается лишь поочередно вытягивать погружающиеся ноги, чтобы мой корабль не остановился. Но радости от спуска не испытываю. Такая была надежда и… Да и мелкая щебенка кончается, дальше пошла средняя и крупная. Придется прыгать и переступать с камня на камень, все время опасаясь подвергнуть ногу.

Лес. Вначале узкая полоска карликовой березки и вот они, могучие лиственницы, пихты ели. А вот и наши рюкзаки. Сиротливо прислонились к стволу.

Побросали снаряжение. Борис Гутов уселся на свой рюкзак, молчит, погрузился в раздумья. Коренев суетится вокруг, запихивая веревки, комбинезоны под клапан рюкзака.

– Парни, где компас? Вот здесь лежал…

– Что-то у меня под задницей… – Борис приподнимается. – На, возьми…

– Командир! Какого, ты… Зачем… Ты ж раздавил его!

Наш горный компас имеет жалкий вид. Треснувшая в нескольких местах черная коробочка, осколки выбитого стекла, путеводная стрелка с синим и красным концами погнутая лежит поперек циферблата. Все! Отработался, бедняга!

– Какого хера ты его на рюкзак бросил? – Борис недоуменно смотрит на прибор. (Теперь уже бывший прибор. Теперь он ни на что путное не способен).

– Не бросал я его на рюкзак! – возмутился Геннадий. – Я что, не понимаю? Вот здесь он был… Юрка, твоя работа?

– А вы что? Сколько раз твердили? Во всех инструкциях написано: ни в коем случае не садиться на рюкзак. Так что сам виноват.

Назревает серьезный спор. Я подошел, выдернул остатки компаса из рук Гутова, повертел его в руках, размахнулся и выбросил в кусты.

– Ты, что? – Коренев рванулся было за ним, но тут же безнадежно махнул рукой.

– Зря. Попробовать наладить? Ну, хотя бы эклиметром пользовались, – Юрий проводил взглядом улетающий компас. – А, вообще-то, ты прав.