Глава 11

Вероятно, выходим в зону тундры: тайга осталась далеко внизу, пропала даже карликовая поросль. Осталась лишь мхи и лишайники на камнях и трава, трава, трава… Эрзин – уже не та рычащая река, которую приходилось пересекать по пояс в воде (для некоторых и выше). Сейчас это ручеек, который мы легко перепрыгиваем.

Похоже хорошая погода решила покинуть нас: с севера, из-за хребта Хорумнуг – Тайга, выползают тяжелые, черно-синие тучи и растягиваются над головой, закрывая все небо. Они громоздятся все выше и выше. По сравнению с ними, горы вокруг нас смотрятся совсем игрушечными. Черная туча угрожающе нависла над долиной, перевалом и нашими головами. Кажется, её можно потрогать руками. Оно и понятно: обычно тучи образуются в тропосфере, на высоте двух-трех километров. А наша группа находится уже под самым перевалом, не ниже двух километров над уровнем моря. Стало быть и тучи мы, действительно, можем «трогать руками». Да и сам хребет стал ниже, чуть возвышается над широкой долиной. Его пологие увалистые вершины вот они, рядом. Гольцы укрыты снеговым одеялом. Конечно! Мы же поднялись на самый верх, почитай, уже выбрались на плоское нагорье Сангилен. Вместе с нами поднялась глубокая осень: трава пожелтела и «хрумкает», когда наступаешь на неё, по берегу ручья прозрачный ледок, который с хрустом ломается под ногами. Вдоль ручья, истока Эрзина, вверх ведет еле заметная тропа. Идется легко, трава не путается в ногах, а карликовый лес остался внизу. Наверх к перевалу ведет свободная, размашистая долина.

– Мужики, однако изрядно похолодало… – нарушил общее молчание Мартюшев. Пар от дыхания, легкой струйкой вылетает изо рта, откладываясь белым «куржаком» на отворотах штормовки. – Как бы снег не пошел.

– Снег? Да-а… Успеть бы пересечь седловину и спуститься к Балыктыг-хему, – пробасил впереди Гутов. – Прибавим ходу…

– Ты – впереди. Ну и попёр – давай! – пошутил Юрий, поправляя на плече ружье. В его интертрепации вышло: «Попёрдывай!» – Чертово ружжо плечо оттянуло, хоть бросай.

– Ну и бросай. Все равно от него никакого толку. Лишняя тяжесть, – сказал Мартюшев.

– Купи свое – и бросай, сколько хочешь. Я ж не прошу тебя тащить…

Опять Савину стало стыдно: «Хоть бы какую птаху убить. Даже дятлов, дроздов не попадается. Вот невезуха!»

Замолчали. Группа ускорила движение. С севера, из-за хребта, вывалилась такая страшная туча, что Гутов не на шутку встревожился, как бы из нее не повалил снег, не закрыл бы тропу на перевал. Страха, как такового, конечно не было, но, неприятно, что именно сегодня, когда надо взойти на перевал, испортилась погода. Не могла она, подлюка! испортиться послезавтра, ну завтра в крайнем случае. Успели бы спуститься к лесу… Пойдет снег, закроет к такой-то матери путь к нагорью. Тогда – хоть плачь!

«Ну вот! Накаркал! Так и есть…» – из низкой тучи посыпались белые мягкие хлопья. Гуще… Больше… Сильнее… За снегопадом размылся, растворился, спрятался перевал, хребет, окружающие горы… И вот уже ничего не разберешь в нескольких шагах – только узкий круг падающего сверху снега, четверка друзей, ручей под ногами и сплошная белая стена вокруг. Группа непроизвольно сократила дистанцию.

– Не заблудиться бы, – высказал вслух общее мнение Геннадий. – Ни… ничего не видно.

– Ага… Как у негра в ж… – сказал Савин.

– Приятно побеседовать с человеком, который везде побывал… – пошутил Мартюшев.

– Нечего болтать, пошли быстрее, – оборвал их Гутов.

– Куда пошли? В какую сторону? Где он теперь, твой перевал?

Не ответив, Гутов зашагал вперед. Пока он еще не потерял ориентировку. Надо просто идти по руслу ручья. Все время в гору. Короткий ветерок всколыхнул снеговую завесу, показав на секунду ставшую неожиданно белой долину и черный ручей, змеей извивающийся по ней. У самых ног пошла гулять поземка.

Этого еще не хватало! Ничего, прорвемся! Только ручей кончится – вот тебе и перевал рядом. А там вниз, до следующего ручья, уже Балыктыг-хема. Просто! Да, вроде бы, и правда просто, тем более ни скал, ни пропастей и отвесов на перевале нет. Единственная опасность – заблудиться и упороть по белой равнине черт-те куда! В самую Монголию ушагать можно».

Снежинки стали мельче, суше, снегопад, вроде, стал затихать… Может, показалось? Нет! действительно, снег падает реже. Однако, сверху, с перевала, подул жесткий холодный ветер. Гутов прикрыл лицо рукой. Мокрое, с налипшим на бороде снегом, лицо стало замерзать. Он растер заросшие щетиной щеки, подбородок, нос… Рука сразу стала мокрой и начала обледеневать на ветру.

Надо же! Ни рукавиц, ни шапки. Так, спортивная «нахлобучка» на бестолковке! А кто думал, что в зиму попадем?

Первый слой поземки уже замерз, и трикони проскальзывали по гололеду. А сверху, с боков, сзади все падал и падал белый снег…

– Гутов, вернемся вниз? А? До зоны леса… Разведем костер, обсушимся, обогреемся, – подал предложение Мартюшев.

Ответа не последовало. Наклонившись, как бык упираясь головой в снег и ветер, «упертый» командир шел и шел в гору.

– Борька, правда, отдохнуть бы, – поддержал завхоза Юрий. – Ноги в снегу уже не протянешь. По колено навалил…

– Хорошо… Перекур. Пять минут, – Гутов повернулся спиной к летящему горизонтально снегу. На его спине, рюкзаке, на широкой «иероглифной» доске моментально образовался высокий сугроб. Рядом с ним, тоже не снимая рюкзака, встал Коренев. Маленький Коренев, вместе с рюкзаком и такой же доской, стал удивительно точно похож на круглую тувинскую юрту. Савин скинул рюкзак и уселся на него. Мартюшев быстро последовал его примеру.

– Слезь с рюкзака, подавишь все, – сквозь завывания ветра и шелест снега произнес Коренев.

– Что там давить? Что? Продуктов – не осталось… Одни храпотья, веревки да штурмовые лесенки… Завхоз, где продукт? Кого жрать будем? Гутов, действительно, давай развернемся, пока от холода и голода не сдохли.

– А кто заставлял вас варить больше нормы? – взвинтился Мартюшев. – Чуть отвернешься, «костратор» там и норовит лишней «макаронины» в котел сплавить!

– Так жрать же хочется!

– Назад никак нельзя ребята, – устало произнес Гутов. (Еще бы не устать. Кто его знает, сколько уже шагает он впереди, пробивая в глубоком снегу тропу). – Надо вперед, только вперед! Дня через три – деревня Балыктык-Сомон, там закупим продукт…

– Ага, ждет там тебя продукт, – с иронией, сделав ударение на «продукте», шмыгнул носом Савин.

– Боб, на три дня хватит жору? – Гутов сызнова вытер ладонью лицо.

– На три? Хватит… Думаю, хватит…

– Какого черта набрал мало хаванья? – возмутился Юрий.

– А кто бы тащил? А? Лишний вес! Так и рассчитывали – в Сомоне докупим. Ну и была надежна, что кое-кто из нас охотник, все-таки? Или как? – подковырнул Мартюшев.

– Иди ты, знаешь куда? – Савин отвернулся.

– А возвращаться – точно жора не хватит. Вот тогда, действительно, подохнем. Надевайте рюкзаки, вперед… – распорядился командир, – не отставать, держаться друг за другом. Как бы не потеряться в такой круговерти.

Снег летел не переставая. Не сверху, как положено всякому уважающему себя нормальному снегу, а летел белыми длинными лентами параллельно земле, не давая даже на секунду отрыть глаза, посмотреть вперед.

Гутов вновь согнулся и разгребая коленями улегшийся на траву снег побрел. Следом за ним пристроился Коренев. Мартюшев, урвав еще секунду отдыха (Ноги уже изрядно ныли от усталости), взгромоздил рюкзак:

– Двигай, Юрка! Я – замыкающим.

– Ладно…

Такие «перекуры» приходилось делать все чаще – парни устали. Но, тем не менее все шли и шли. Уже и Эрзин, вернее ручеек, вдоль которого они поднимались в гору исчез, пропал под толстым слоем снега. А может, действительно кончился? Иссяк? И они уже выбираются на сам перевал?

Идущему впереди Гутову приходилось постоянно смахивать снег с шапочки, бороды, лица… Теперь снег стал сухим и колким, и не налипал огромной шапкой на голове, спине, рюкзаке. Но стало холодно. Гулкий ветер и ядовитый, секущий снег стегал по лицу, забирался под штормовку, свитер – обжигал так, словно его голым выставили на мороз.

Борис попытался прикрыть подбородок краем штормовки. Она уже намокла и покрылась тонкой ледяной корочкой и не согревала, а только вытягивала тепло. Ноги устали, в мышцах постоянная боль, словно в каждой ноге вбито по хорошему гвоздю. Порывы ветра секли словно острый нож, руки замерзли и одеревенели. Что было раньше, вчера, позавчера, даже час назад – ни в какое сравнение не шло с дьявольской круговертью: к снегопаду, колючему ветру прибавился холод. Самый настоящий сибирский проникающий повсюду мороз!

Нога! Вот, блядь! не желает делать очередной шаг… Остановиться… Отдохнуть… Нельзя! Никак нельзя! Сразу замерзнем, окоченеем. Превратимся в сосульки… Гутов отчетливо представил, как в долине, под самым перевалом, полусогнувшись стоят четыре закованные в блестящий лед фигуры. Именно стоят, поскольку лед не позволит даже упасть. А ну, вперед! Шагай! Ишь, ты – нога не может! Сможет, черт побери!!! Шаг… Второй… Вперед!

Четверка друзей уже давно потеряла и тропу и ручей. Единственным ориентиром оставался склон, и дующий «прямо в морду» ветер. Им не оставалось ничего другого, как шагать и шагать в гору. Только вперед и вверх. Там наверху и есть, должен быть… перевал! Задние уже бездумно передвигали ноги, видя, даже не видя – чувствуя маячившую впереди спину «неутомимого командира».

Временами казалось, всё! Конец! Дальше они уже не смогут сделать и шага, но откуда-то находилось еще немного, еще чуть-чуть сил, чтобы сделать еще шаг… другой… пройти несколько метров, дотянуть до приостановившегося на секунду Гутова. А там опять вперед, опять вверх.

Вернуться назад? Вниз? В зону леса? Глупость! Уже не дойдешь! Да и где он этот лес? В какой стороне? Где его искать?

Рюкзаки стопудовыми гирями давили на плечи. Но сбросить их, оставить здесь, где их занесет снегом – такой мысли даже и не возникало у друзей: рюкзаки – это их дом, это их тепло, сухая одежда, спальники, продукты, наконец! Нет, ни в коем случае оставлять их нельзя!

Даже идущему последним Мартюшеву снег доходил почти до колен, каково же было «буровящему» Гутову? То, что тропу потеряли совсем ни у кого не вызывало сомнений. Местами им казалось, что шагали прямо по ручью: под глубоким снегом уже и не разберешь, куда ступают ноги. Тем более альпинистские ботинки, носки, сами ноги – давно промокли.

Гутов поскользнулся и упал в, зарывшись лицом в снег: «Все! Это – конец… Встать уже не хватит сил! Так и буду здесь лежать… отдыхать… спать… Набираться сил, пока не превращусь в сосульку…» Подошедшие сзади парни, приостановились. Они молчали, согнувшись, закрывшись руками от ветра, переводили дыхание. Были рады даже минутной остановке и не торопили Гутова.

«Черти, полежать не дадут… Стоят над душой. Ладно, встаю! А ну!» – Гутов оперся руками в снег, благо они все равно уже не чувствовали холода, секунду постоял «на четырех костях»… встал! Словно при проявке фотографии увидел сквозь метель длинный силуэт Савина, за ним едва угадывался Коренев. Он показался маленьким комочком, среди окружающей белизны. Дальше уже не виделся, едва угадывался темный предмет: должно быть Боб-завхоз!

– Борька, пусти меня вперед. Торить тропу буду, – сказал Савин. Или это послышалось Гутову в завываниях ветра? Борис молча повернулся, сделал шаг… другой… и снова упрямо зашагал на ветер.

Никогда еще не приходилось так напрягать все свои силы. Теперь каждый шаг был победой. Небольшой, но все-таки победой. Победой над снегом, морозом, ветром, перевалом, чертовым нагорьем, над собой в конце концов! Гутов шел долго… бесконечно долго. Только вперед! И вверх! Вперед и вверх…

Оглядываясь, он видел сквозь метель силуэты друзей Только бы не растерялись… не заблудились… не разбрелись… Поодиночке – попадаем, замерзнем…

– Парни! Не отставай…

– А-а-у… – невнятно слышалось в ответ. Значит живы… значит шагают следом. Прорвемся!

Гутов снова упал. Уже в момент падения, он почувствовал (а, может, показалось) – что-то не так! Какое-то несоответствие. Он, Борис Гутов, чувствует себя немного по-другому, Это озадачило. Упал… упал не лицом вперед. Поскользнувшись, завалился на спину, стукнувшись «иероглифной» доской о землю. – Значит все? Подъем закончился?»

– Парни! Ура! Мы перевалили! Прошли перевал. Теперь под гору, до зоны леса…

Несмотря на зверский холод и не прекращающуюся пургу, в душе воцарилась радость. Радость от одержанной, теперь уже точно одержанной, победы!

Где-то здесь должно быть «поминальное» дерево, каменный тур, просто шест, наконец, с привязанными амулетами – подношениями «духу гор». Должно быть в снежной круговерти протопали мимо не заметив его.

– Обидно, что не оставили амулет на «поминальном дереве», на самом перевале… Как бы не рассердился… – пробормотал Гутов, вставая.

– Да, на х… он сдался? Да за такую погодку этому «духу» не амулет на дереве надо, а шишку в ж… – сказал Савин.

– Юрка! Не богохульствуй! – донеслось из-под сплошь покрытого налипшим снегом капюшона и притороченной сверху рюкзака доски Геннадия. Несмотря на то, что жизнь друзей можно сказать «висела на волоске», ни Геннадий, ни тем более Борис не бросили, не оставили «пограничные» доски.

Парни шли теперь все время под гору. Также оступались, падали, вставали, и снова шли. Но теперь идти казалось легче. Значительно легче. Уже не болели ноги, не ломило спину, казалось даже мороз стал не таким зверским.

Все также мела метель, но теперь даже настроение у нашей четверки стало веселым. Ну, почти, веселым! Как-никак перевал преодолен, пересекли верхотуру нагорья. Нагорья Сангилен! Дальше только под гору. И чем ниже спуск, тем меньше снег.

– Мужики, а снегопад, вроде как, прекращается? А? – проговорил Мартюшев.

И точно! Толи туча ушла в другую сторону, толи оттого, что они вышли в юго-восточную часть нагорья, ветер уже не так зверски трепал штормовки и сек лицо, да и снег был уже не таким густым. Различались даже какие-то горы, высокие холмы справа...

Прошел час, другой…

Парни все шли и шли…Радость победы улетучилась, осталась усталость, дикая усталость. Вновь каждый шаг давался с трудом. Несмотря даже на то, что двигаться приходилось под гору. Под ногами появился даже узенький ручей. Экспедиция шла вниз по течению, не имея даже сил разгребать ногами снег. Ребята брели прямо по воде: все равно ноги мокрые. А в ручье хоть снега нет – «буровить» не надо.

Сквозь падающий снег, справа Гутов заметил неширокую расщелину и там… Лес! Господи, лес! Не карликовые тундровые заросли, а самый настоящий лес! Он, не раздумывая, свернул туда.

Вскоре вся группа углубилась в кедровую рощу. Ветер, словно кто закрыл задвижку, сразу прекратился – тишина. Тишина и благодать! Лишь легкие снежинки падают сверху, да иногда ухнет свалившийся с веток тяжелый ком снега.

Все расселись у ствола, как зонтом, укрытые кроной дерева.

– Мужики, смотри-ка, кедры высотой, едва ли, метра три-четыре! – удивился Мартюшев. – И даже шишки висят! О, блин! С орехами будем!

Однако, все были настолько уставшими, что почти не обратили внимания на его слова, лишь Гутов громко распорядился:

– Некогда отдыхать, парни! Быстро… быстро делать бивак, костер…

Скинули рюкзаки, и Савин, взяв ружье наизготовку, углубился в лес. Вскоре оттуда донеслось:

– Мужики, скорей сюда. Место – отличное! Мой рюкзак прихватите!

Место, действительно, оказалось отличным: вырванное с корнем дерево образовало сплетением корней стену метра 2-3 высотой. Под ним совсем не было снега, лишь земля, мелкие камешки, дресва… Там же валялись, словно специально приготовленные для растопки, сухие сучья, корешки, кора. Савин уже сгреб их в кучу, тщательно разложил, негнущимися руками чиркнул спичкой о коробок. Не зря все-таки спелеологи запас спичек хранят в резиновых изделиях, придуманных совсем для иной цели!

Спустя короткое время под корнем-выворотнем уже весело плескался огонь, отогревая душу и перемерзшие внутренности. Над костром кипел котелок, распространяя чарующий запах «варева», рядом стояла туго натянутая палатка, а в нескольких метрах неутомимый Гутов «возился» с тяжелой сухостоиной, изготавливая «нодью». Тепло от нее будет всю ночь обогревать палатку.